Обезьянья натура, человеческая культура и наблюдение за наблюдателями (рец. на: N. Langlitz. Chimpanzee Culture Wars: Rethinking Human Nature alongside Japanese, European, and American Cultural Primatologists. Princeton, 2020)

Козинцев Александр Г.

doi:10.31857/S086954150017942-6

Главная>№6>Обезьянья натура, человеческая культура и наблюдение за наблюдателями (рец. на: N. Langlitz. Chimpanzee Culture Wars: Rethinking Human Nature alongside Japanese, European, and American Cultural Primatologists. Princeton, 2020)

Обезьянья натура, человеческая культура и наблюдение за наблюдателями (рец. на: N. Langlitz. Chimpanzee Culture Wars: Rethinking Human Nature alongside Japanese, European, and American Cultural Primatologists. Princeton, 2020)

Оглавление

Аннотация Оценить Содержание публикации

Библиография Комментарии

Аннотация

Код статьи

S086954150017942-6-1

DOI

10.31857/S086954150017942-6

Тип публикации

Статья

Статус публикации

Опубликовано

Авторы

Козинцев Александр Григорьевич Связаться с автором

Аффилиация: Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН
Адрес: Российская Федерация, Санкт-Петербург

Выпуск

№6

Страницы

197-200

Аннотация

Классификатор

Дата публикации

23.12.2021

Всего подписок

Всего просмотров

Оценка читателей

0.0 (0 голосов)

Цитировать Скачать pdf

ГОСТ	Козинцев А. Г. Обезьянья натура, человеческая культура и наблюдение за наблюдателями (рец. на: N. Langlitz. Chimpanzee Culture Wars: Rethinking Human Nature alongside Japanese, European, and American Cultural Primatologists. Princeton, 2020) // Этнографическое обозрение. – 2021. – №6 C. 197-200 . URL: https://ethnorev.jes.su/s086954150017942-6-1/. DOI: 10.31857/S086954150017942-6
MLA	Kozintsev, Alexander "Primate Nature, Human Culture, and Observers Observed [Obeziania natura, chelovecheskaia kul’tura i nabliudenie za nabliudateliami]: A Review of Chimpanzee Culture Wars: Rethinking Human Nature Alongside Japanese, European, and American Cultural Primatologists, by N. Langlitz." Ethno review. 6 (2021).:197-200. DOI: 10.31857/S086954150017942-6
APA	Kozintsev A. (2021). Primate Nature, Human Culture, and Observers Observed [Obeziania natura, chelovecheskaia kul’tura i nabliudenie za nabliudateliami]: A Review of Chimpanzee Culture Wars: Rethinking Human Nature Alongside Japanese, European, and American Cultural Primatologists, by N. Langlitz. Ethno review. no. 6, pp.197-200 DOI: 10.31857/S086954150017942-6

Доступ к дополнительным сервисам

Дополнительные сервисы только на эту статью

Преимущества сервисов

100 руб. / 1.0 SU

Библиография

1. Кёлер В. Исследование интеллекта человекоподобных обезьян. М.: Изд-во Коммунистич. академии, 1930.

2. Луман Н. “Что происходит?” и “Что за этим кроется?” Две социологии и теория общества // Социологическое обозрение. 2007. Т. 6. № 3. С. 106–117.

3. Томаселло М. Истоки человеческого общения. М.: Языки славянских культур, 2011.

4. Boesch C., Tomasello M. Chimpanzee and human cultures // Current Anthropology. 1998. Vol. 39. No. 5. P. 591–614.

5. Imanishi K. A Japanese View of Nature: The World of Living Things / Trans. P.J. Asquith, H. Kawakatsu, S. Jagi, and H. Takasaki. L.: Routledge Curzon, 2002 [1941].

6. Langlitz N. Die Zeit der Psychoanalyse: Lacan und das Problem der Sitzungsdauer. Berlin: Suhrkamp Verlag, 2005.

7. Langlitz N. Neuropsychodelia: The Revival of Hallucinogen Research since the Decade of the Brain. Berkeley: Univ. of California Press, 2012.


1	Подпись к рисунку/медиа
2	Перед нами третья книга Николаса Ланглица – немецкого специалиста по истории науки. Первая была посвящена вкладу Ж. Лакана в психоанализ (Langlitz 2005), вторая – воздействию галлюциногенов на мозг (Langlitz 2012). Степень доктора по истории медицины автор получил в Берлине, PhD по медицинской антропологии – в Беркли. Сейчас он сотрудник нью-йоркской Новой Школы социальных исследований (некогда цитадели немецкой гуманитарной науки в эмиграции), а до переезда в США работал помимо Германии и Швейцарии в Японии, Никарагуа и Западной Африке, изучая не столько обезьян, сколько тех, кто их изучает – приматологов.	Перед нами третья книга Николаса Ланглица – немецкого специалиста по истории науки. Первая была посвящена вкладу Ж. Лакана в психоанализ (<em>Langlitz</em> 2005), вторая – воздействию галлюциногенов на мозг (<em>Langlitz</em> 2012). Степень доктора по истории медицины автор получил в Берлине, PhD по медицинской антропологии – в Беркли. Сейчас он сотрудник нью-йоркской Новой Школы социальных исследований (некогда цитадели немецкой гуманитарной науки в эмиграции), а до переезда в США работал помимо Германии и Швейцарии в Японии, Никарагуа и Западной Африке, изучая не столько обезьян, сколько тех, кто их изучает – приматологов. Перед нами третья книга Николаса Ланглица – немецкого специалиста по истории науки. Первая была посвящена вкладу Ж. Лакана в психоанализ (<em>Langlitz</em> 2005), вторая – воздействию галлюциногенов на мозг (<em>Langlitz</em> 2012). Степень доктора по истории медицины автор получил в Берлине, PhD по медицинской антропологии – в Беркли. Сейчас он сотрудник нью-йоркской Новой Школы социальных исследований (некогда цитадели немецкой гуманитарной науки в эмиграции), а до переезда в США работал помимо Германии и Швейцарии в Японии, Никарагуа и Западной Африке, изучая не столько обезьян, сколько тех, кто их изучает – приматологов.

3	В предисловии автор перекидывает мостик между предыдущей книгой и нынешней: “Подобно тому, как психоделики внушили психологам, психиатрам и психофармакологам чувство, что возможности даже нашего собственного человеческого сознания нам неведомы, опыты по обучению обезьян языку показали, что и в них заложен невероятный потенциал” (p. IX). До середины ХХ в. принято было считать главными отличиями человека от обезьян язык и культуру. Но в 1950-е годы в Японии появилась дисциплина под названием “культурная приматология”. В 1980-е годы она распространилась на Западе, где встретила сопротивление. Так началась эпоха “войн за обезьянью культуру” (выражение В. Макгру). Ожесточенность полемики усугубляется политическим размежеванием западного общества: приверженцев культурной приматологии часто причисляют к леволиберальному лагерю с его стремлением ко все более широкому плюрализму, противников – к консервативному.	В предисловии автор перекидывает мостик между предыдущей книгой и нынешней: “Подобно тому, как психоделики внушили психологам, психиатрам и психофармакологам чувство, что возможности даже нашего собственного человеческого сознания нам неведомы, опыты по обучению обезьян языку показали, что и в них заложен невероятный потенциал” (p. IX). До середины ХХ в. принято было считать главными отличиями человека от обезьян язык и культуру. Но в 1950-е годы в Японии появилась дисциплина под названием “культурная приматология”. В 1980-е годы она распространилась на Западе, где встретила сопротивление. Так началась эпоха “войн за обезьянью культуру” (выражение В. Макгру). Ожесточенность полемики усугубляется политическим размежеванием западного общества: приверженцев культурной приматологии часто причисляют к леволиберальному лагерю с его стремлением ко все более широкому плюрализму, противников – к консервативному. В предисловии автор перекидывает мостик между предыдущей книгой и нынешней: “Подобно тому, как психоделики внушили психологам, психиатрам и психофармакологам чувство, что возможности даже нашего собственного человеческого сознания нам неведомы, опыты по обучению обезьян языку показали, что и в них заложен невероятный потенциал” (p. IX). До середины ХХ в. принято было считать главными отличиями человека от обезьян язык и культуру. Но в 1950-е годы в Японии появилась дисциплина под названием “культурная приматология”. В 1980-е годы она распространилась на Западе, где встретила сопротивление. Так началась эпоха “войн за обезьянью культуру” (выражение В. Макгру). Ожесточенность полемики усугубляется политическим размежеванием западного общества: приверженцев культурной приматологии часто причисляют к леволиберальному лагерю с его стремлением ко все более широкому плюрализму, противников – к консервативному.

4	Но рождение культурной приматологии в Японии явно не было связано с леволиберальными идеями. Накануне II Мировой войны К. Иманиси написал книгу под названием “Мир живых существ”, где оспаривал инстинктивистскую доктрину поведения животных (Imanishi 2002 [1941]). В 1948 г. он с учениками прибыл на островок Косима, где изучил поведение японских макаков. Там было обнаружено то, что многие до сих пор считают одним из главных свидетельств культуры у животных: привычка мыть бататы, свойственная одной самке, затем распространилась на всю группу и стала передаваться из поколения в поколение.	Но рождение культурной приматологии в Японии явно не было связано с леволиберальными идеями. Накануне II Мировой войны К. Иманиси написал книгу под названием “Мир живых существ”, где оспаривал инстинктивистскую доктрину поведения животных (<em>Imanishi</em> 2002 [1941]). В 1948 г. он с учениками прибыл на островок Косима, где изучил поведение японских макаков. Там было обнаружено то, что многие до сих пор считают одним из главных свидетельств культуры у животных: привычка мыть бататы, свойственная одной самке, затем распространилась на всю группу и стала передаваться из поколения в поколение. Но рождение культурной приматологии в Японии явно не было связано с леволиберальными идеями. Накануне II Мировой войны К. Иманиси написал книгу под названием “Мир живых существ”, где оспаривал инстинктивистскую доктрину поведения животных (<em>Imanishi</em> 2002 [1941]). В 1948 г. он с учениками прибыл на островок Косима, где изучил поведение японских макаков. Там было обнаружено то, что многие до сих пор считают одним из главных свидетельств культуры у животных: привычка мыть бататы, свойственная одной самке, затем распространилась на всю группу и стала передаваться из поколения в поколение.

5	В 1975 г. У. Макгру (тогда начинающий приматолог) посетил японскую приматологическую станцию в Махале (Танзания), где Д. Итани – преемник и последователь Иманиси – показал ему поведенческие различия между популяциями шимпанзе. Это относится, в частности, к способам груминга – взаимной чистки шерсти. “Нам, людям, – напишет потом Макгру, – возможно, придется расширить смысл понятия мультикультурализм”¹. 1. Парадокс состоит в том, что как раз в Японии идея мультикультурализма совсем не популярна.	В 1975 г. У. Макгру (тогда начинающий приматолог) посетил японскую приматологическую станцию в Махале (Танзания), где Д. Итани – преемник и последователь Иманиси – показал ему поведенческие различия между популяциями шимпанзе. Это относится, в частности, к способам груминга – взаимной чистки шерсти. “Нам, людям, – напишет потом Макгру, – возможно, придется расширить смысл понятия мультикультурализм”<sup>1</sup>. В 1975 г. У. Макгру (тогда начинающий приматолог) посетил японскую приматологическую станцию в Махале (Танзания), где Д. Итани – преемник и последователь Иманиси – показал ему поведенческие различия между популяциями шимпанзе. Это относится, в частности, к способам груминга – взаимной чистки шерсти. “Нам, людям, – напишет потом Макгру, – возможно, придется расширить смысл понятия мультикультурализм”<sup>1</sup>.
	1. Парадокс состоит в том, что как раз в Японии идея мультикультурализма совсем не популярна.
6	Предполагает ли культура владение речью? Японский приматолог Т. Нисида ответил на это японской пословицей: “Не так дети поступают, как взрослые велят, а так, как взрослые поступают”. Но подражание бывает разное. Обезьян интересует конечный результат действий другой особи, а путь к цели усваивается плохо. Такое подражание М. Томаселло назвал эмуляцией, ее следует отличать от собственно имитации. Возможна ли подлинная имитация без речи? Томаселло обратил внимание на еще одну важную черту человеческой культуры – кумулятивность. У. Макгру возразил, что ее же можно при желании найти и в “культурах” животных, зато в охотничье-собирательских культурах она отсутствует по причине их застойности.	Предполагает ли культура владение речью? Японский приматолог Т. Нисида ответил на это японской пословицей: “Не так дети поступают, как взрослые велят, а так, как взрослые поступают”. Но подражание бывает разное. Обезьян интересует конечный результат действий другой особи, а путь к цели усваивается плохо. Такое подражание М. Томаселло назвал эмуляцией, ее следует отличать от собственно имитации. Возможна ли подлинная имитация без речи? Томаселло обратил внимание на еще одну важную черту человеческой культуры – кумулятивность. У. Макгру возразил, что ее же можно при желании найти и в “культурах” животных, зато в охотничье-собирательских культурах она отсутствует по причине их застойности. Предполагает ли культура владение речью? Японский приматолог Т. Нисида ответил на это японской пословицей: “Не так дети поступают, как взрослые велят, а так, как взрослые поступают”. Но подражание бывает разное. Обезьян интересует конечный результат действий другой особи, а путь к цели усваивается плохо. Такое подражание М. Томаселло назвал эмуляцией, ее следует отличать от собственно имитации. Возможна ли подлинная имитация без речи? Томаселло обратил внимание на еще одну важную черту человеческой культуры – кумулятивность. У. Макгру возразил, что ее же можно при желании найти и в “культурах” животных, зато в охотничье-собирательских культурах она отсутствует по причине их застойности.

7	Что касается символов, присущих человеческой культуре, но отсутствующих в “культурах” приматов, показателен заочный обмен мнениями между антропологом М. Салинсом и приматологом К. Бёшем. “Ни один шимпанзе не отличит святую воду от дистиллированной, – заметил первый, – ведь химически они не различаются”. “Вот и я, будучи атеистом, – отпарировал второй, – отличия не вижу”. Но шуткой тут не отделаешься, ведь и атеисты, в отличие от обезьян, нуждаются в конвенциональных знаках.	Что касается символов, присущих человеческой культуре, но отсутствующих в “культурах” приматов, показателен заочный обмен мнениями между антропологом М. Салинсом и приматологом К. Бёшем. “Ни один шимпанзе не отличит святую воду от дистиллированной, – заметил первый, – ведь химически они не различаются”. “Вот и я, будучи атеистом, – отпарировал второй, – отличия не вижу”. Но шуткой тут не отделаешься, ведь и атеисты, в отличие от обезьян, нуждаются в конвенциональных знаках. Что касается символов, присущих человеческой культуре, но отсутствующих в “культурах” приматов, показателен заочный обмен мнениями между антропологом М. Салинсом и приматологом К. Бёшем. “Ни один шимпанзе не отличит святую воду от дистиллированной, – заметил первый, – ведь химически они не различаются”. “Вот и я, будучи атеистом, – отпарировал второй, – отличия не вижу”. Но шуткой тут не отделаешься, ведь и атеисты, в отличие от обезьян, нуждаются в конвенциональных знаках.

8	Социобиологи (Э. Уилсон, Р. Докинз) встали на позиции культурной приматологии, а большинство психологов-экспериментаторов оказалось по другую сторону баррикады. Есть, впрочем, и исключения – так, видные психологи Ф. де Вааль и Э. Уайтен убеждены в реальности обезьяньих культур. В XXI в. культуры стали находить не только у приматов, но и у других млекопитающих, в частности, китов и дельфинов, а также у птиц и рыб; на очереди беспозвоночные. Энтузиазм, правда, поубавился, когда К. Лангерграбер и другие показали, что “культурные” различия между популяциями шимпанзе могут быть вызваны генетическими причинами.	Социобиологи (Э. Уилсон, Р. Докинз) встали на позиции культурной приматологии, а большинство психологов-экспериментаторов оказалось по другую сторону баррикады. Есть, впрочем, и исключения – так, видные психологи Ф. де Вааль и Э. Уайтен убеждены в реальности обезьяньих культур. В XXI в. культуры стали находить не только у приматов, но и у других млекопитающих, в частности, китов и дельфинов, а также у птиц и рыб; на очереди беспозвоночные. Энтузиазм, правда, поубавился, когда К. Лангерграбер и другие показали, что “культурные” различия между популяциями шимпанзе могут быть вызваны генетическими причинами. Социобиологи (Э. Уилсон, Р. Докинз) встали на позиции культурной приматологии, а большинство психологов-экспериментаторов оказалось по другую сторону баррикады. Есть, впрочем, и исключения – так, видные психологи Ф. де Вааль и Э. Уайтен убеждены в реальности обезьяньих культур. В XXI в. культуры стали находить не только у приматов, но и у других млекопитающих, в частности, китов и дельфинов, а также у птиц и рыб; на очереди беспозвоночные. Энтузиазм, правда, поубавился, когда К. Лангерграбер и другие показали, что “культурные” различия между популяциями шимпанзе могут быть вызваны генетическими причинами.

9	Рассказывая об “этнографии шимпанзе”, Ланглиц уделяет главное место К. Бёшу, наблюдения которого за передачей традиций в процессе раскалывания обезьянами орехов укрепили позиции культурной приматологии. Слова, сказанные Бёшем автору, когда тот наблюдал за его работой, показывают, что первопричина непонимания между приматологами и антропологами – чисто терминологическая: “That’s how you study culture in the wild”. Но оппозиция “культура – природа” – одна из базовых в гуманитарных науках. Заимствовать термин из чужой области и изменять его традиционный смысл – порочный принцип, против которого предостерегал еще Ч.С. Пирс, и эмпирическими наблюдениями его не исправить. Справедливости ради замечу, что так же порой поступают и представители противоположного лагеря. Самый известный пример – введенный С. Пинкером термин “языковой инстинкт”, столь же внутренне противоречивый, как и термин “культура в природе”.	Рассказывая об “этнографии шимпанзе”, Ланглиц уделяет главное место К. Бёшу, наблюдения которого за передачей традиций в процессе раскалывания обезьянами орехов укрепили позиции культурной приматологии. Слова, сказанные Бёшем автору, когда тот наблюдал за его работой, показывают, что первопричина непонимания между приматологами и антропологами – чисто терминологическая: “That’s how you study culture in the wild”. Но оппозиция “культура – природа” – одна из базовых в гуманитарных науках. Заимствовать термин из чужой области и изменять его традиционный смысл – порочный принцип, против которого предостерегал еще Ч.С. Пирс, и эмпирическими наблюдениями его не исправить. Справедливости ради замечу, что так же порой поступают и представители противоположного лагеря. Самый известный пример – введенный С. Пинкером термин “языковой инстинкт”, столь же внутренне противоречивый, как и термин “культура в природе”. Рассказывая об “этнографии шимпанзе”, Ланглиц уделяет главное место К. Бёшу, наблюдения которого за передачей традиций в процессе раскалывания обезьянами орехов укрепили позиции культурной приматологии. Слова, сказанные Бёшем автору, когда тот наблюдал за его работой, показывают, что первопричина непонимания между приматологами и антропологами – чисто терминологическая: “That’s how you study culture in the wild”. Но оппозиция “культура – природа” – одна из базовых в гуманитарных науках. Заимствовать термин из чужой области и изменять его традиционный смысл – порочный принцип, против которого предостерегал еще Ч.С. Пирс, и эмпирическими наблюдениями его не исправить. Справедливости ради замечу, что так же порой поступают и представители противоположного лагеря. Самый известный пример – введенный С. Пинкером термин “языковой инстинкт”, столь же внутренне противоречивый, как и термин “культура в природе”.

10	Далее автор описывает Понголанд – приматологический центр Института эволюционной антропологии им. Макса Планка в Лейпциге. Особое внимание уделено несовместимости теоретических позиций обоих содиректоров института – К. Бёша и психолога, одного из самых ярких последователей Л.С. Выготского на Западе, Майкла Томаселло (см. Томаселло 2011)². Поначалу они находили общий язык (Boesch, Tomasello 1998), но потом пути разошлись: Бёш стал утверждать, будто сравнительно-психологический метод, применяемый Томаселло в лабораторных условиях и приведший его к выводу о коренных различиях психики шимпанзе и детей, неудовлетворителен, ибо, во-первых, обезьян нужно изучать в природе, а не в неволе; во-вторых, детей из западных семей среднего достатка нельзя считать типичными представителями всех человеческих детей. Томаселло возражает, что психология обезьян, выросших в природе, должна быть еще дальше от нашей, чем у тех, которые были воспитаны людьми, а фундаментальные психологические свойства маленьких детей сходны в разных культурах. 2. Мне посчастливилось присутствовать на лекции Томаселло в Москве в 2008 г. (YouTube. >>>> Она была посвящена памяти Выготского (то, что Томаселло – прямой его продолжатель, показывает, сколь ошибочно приравнивать отрицание обезьяньих культур к политическому консерватизму). Особенно меня – и не только меня – поразило то, что коренное отличие шимпанзе от маленьких детей состоит не в уровне интеллекта (он вполне сопоставим), а в другом: обезьяны вовсе не склонны бескорыстно создавать “зону совместного внимания”, к чему дети испытывают громадную тягу. Помню его указательный жест, который появляется у детей еще до появления речи – “Смотри, вон летит шарик!”. Томаселло первым обратил внимание на отсутствие у обезьян жестового дейксиса. Отличие проявляется и в том, что обезьянам, даже выросшим с людьми, быстро наскучивает игра, требующая зоны совместного внимания с партнером (по словам Томаселло, они считают подобные игры глупыми). Зато двухлетний ребенок предается такой игре с полной самоотдачей. Человек, по словам Томаселло, единственный вид на свете, способный самозабвенно играть в глупые игры. Как жаль, что Выготский вынужден был полагаться в своей оценке психики обезьян в основном на В. Кёлера! Впрочем, и Кёлер вполне ощущал разрыв между нами и ими: «К сожалению, кажется невозможным сделать из шимпанзе, по природе суетливого и пустого (в оригинале “wüsten” – “беспутного”), путем воспитания приятное существо» (Кёлер 1930: 12).	Далее автор описывает Понголанд – приматологический центр Института эволюционной антропологии им. Макса Планка в Лейпциге. Особое внимание уделено несовместимости теоретических позиций обоих содиректоров института – К. Бёша и психолога, одного из самых ярких последователей Л.С. Выготского на Западе, Майкла Томаселло (см. <em>Томаселло</em> 2011)<sup>2</sup>. Поначалу они находили общий язык (<em>Boesch, Tom</em><em>asello</em> 1998), но потом пути разошлись: Бёш стал утверждать, будто сравнительно-психологический метод, применяемый Томаселло в лабораторных условиях и приведший его к выводу о коренных различиях психики шимпанзе и детей, неудовлетворителен, ибо, во-первых, обезьян нужно изучать в природе, а не в неволе; во-вторых, детей из западных семей среднего достатка нельзя считать типичными представителями всех человеческих детей. Томаселло возражает, что психология обезьян, выросших в природе, должна быть еще дальше от нашей, чем у тех, которые были воспитаны людьми, а фундаментальные психологические свойства маленьких детей сходны в разных культурах. Далее автор описывает Понголанд – приматологический центр Института эволюционной антропологии им. Макса Планка в Лейпциге. Особое внимание уделено несовместимости теоретических позиций обоих содиректоров института – К. Бёша и психолога, одного из самых ярких последователей Л.С. Выготского на Западе, Майкла Томаселло (см. <em>Томаселло</em> 2011)<sup>2</sup>. Поначалу они находили общий язык (<em>Boesch, Tom</em><em>asello</em> 1998), но потом пути разошлись: Бёш стал утверждать, будто сравнительно-психологический метод, применяемый Томаселло в лабораторных условиях и приведший его к выводу о коренных различиях психики шимпанзе и детей, неудовлетворителен, ибо, во-первых, обезьян нужно изучать в природе, а не в неволе; во-вторых, детей из западных семей среднего достатка нельзя считать типичными представителями всех человеческих детей. Томаселло возражает, что психология обезьян, выросших в природе, должна быть еще дальше от нашей, чем у тех, которые были воспитаны людьми, а фундаментальные психологические свойства маленьких детей сходны в разных культурах.
	2. Мне посчастливилось присутствовать на лекции Томаселло в Москве в 2008 г. (YouTube. <a target=_blank href="https://www.youtube.com/watch?v=hcQN4--75H8).">>>>></a> Она была посвящена памяти Выготского (то, что Томаселло – прямой его продолжатель, показывает, сколь ошибочно приравнивать отрицание обезьяньих культур к политическому консерватизму). Особенно меня – и не только меня – поразило то, что коренное отличие шимпанзе от маленьких детей состоит не в уровне интеллекта (он вполне сопоставим), а в другом: обезьяны вовсе не склонны бескорыстно создавать “зону совместного внимания”, к чему дети испытывают громадную тягу. Помню его указательный жест, который появляется у детей еще до появления речи – “Смотри, вон летит шарик!”. Томаселло первым обратил внимание на отсутствие у обезьян жестового дейксиса. Отличие проявляется и в том, что обезьянам, даже выросшим с людьми, быстро наскучивает игра, требующая зоны совместного внимания с партнером (по словам Томаселло, они считают подобные игры глупыми). Зато двухлетний ребенок предается такой игре с полной самоотдачей. Человек, по словам Томаселло, единственный вид на свете, способный самозабвенно играть в глупые игры. Как жаль, что Выготский вынужден был полагаться в своей оценке психики обезьян в основном на В. Кёлера! Впрочем, и Кёлер вполне ощущал разрыв между нами и ими: «К сожалению, кажется невозможным сделать из шимпанзе, по природе суетливого и пустого (в оригинале “wüsten” – “беспутного”), путем воспитания приятное существо» (<em>Кёлер</em> 1930: 12).
11	Следующий герой книги – директор Института приматологии университета Киото Т. Мацудзава, стремящийся гармонично сочетать полевую приматологию с экспериментальной. В одном из его самых знаменитых опытов показана феноменальная фотографическая память у шимпанзе – в этом они заметно превзошли людей. Пытаясь внедрить антропологический метод включенного наблюдения, Мацудзава считал особенно важным установить доверительные отношения между экспериментаторами и их объектами, в результате чего обезьяны стали проявлять несвойственное им прежде стремление сотрудничать с людьми. Западные же его коллеги считают такие контакты нежелательными и стараются их минимизировать. Ланглиц описывает полевую работу Т. Мацудзавы в Боссу (Гвинея) – одном из мест, где деятельность шимпанзе по колке орехов особенно развита. Подобно Томаселло, Мацудзава не усматривает в передаче “предтрудовых” традиций у обезьян подлинной имитации; по его мнению, можно говорить лишь об эмуляции.	Следующий герой книги – директор Института приматологии университета Киото Т. Мацудзава, стремящийся гармонично сочетать полевую приматологию с экспериментальной. В одном из его самых знаменитых опытов показана феноменальная фотографическая память у шимпанзе – в этом они заметно превзошли людей. Пытаясь внедрить антропологический метод включенного наблюдения, Мацудзава считал особенно важным установить доверительные отношения между экспериментаторами и их объектами, в результате чего обезьяны стали проявлять несвойственное им прежде стремление сотрудничать с людьми. Западные же его коллеги считают такие контакты нежелательными и стараются их минимизировать. Ланглиц описывает полевую работу Т. Мацудзавы в Боссу (Гвинея) – одном из мест, где деятельность шимпанзе по колке орехов особенно развита. Подобно Томаселло, Мацудзава не усматривает в передаче “предтрудовых” традиций у обезьян подлинной имитации; по его мнению, можно говорить лишь об эмуляции. Следующий герой книги – директор Института приматологии университета Киото Т. Мацудзава, стремящийся гармонично сочетать полевую приматологию с экспериментальной. В одном из его самых знаменитых опытов показана феноменальная фотографическая память у шимпанзе – в этом они заметно превзошли людей. Пытаясь внедрить антропологический метод включенного наблюдения, Мацудзава считал особенно важным установить доверительные отношения между экспериментаторами и их объектами, в результате чего обезьяны стали проявлять несвойственное им прежде стремление сотрудничать с людьми. Западные же его коллеги считают такие контакты нежелательными и стараются их минимизировать. Ланглиц описывает полевую работу Т. Мацудзавы в Боссу (Гвинея) – одном из мест, где деятельность шимпанзе по колке орехов особенно развита. Подобно Томаселло, Мацудзава не усматривает в передаче “предтрудовых” традиций у обезьян подлинной имитации; по его мнению, можно говорить лишь об эмуляции.

12	Спор об обезьяньих культурах приобретает особый смысл при учете угрозы уничтожения, перед которой оказались приматы. Автор публикует фотографию, сделанную им в заповеднике Лоанго (Габон): стол, заваленный черепами убитых животных от низших обезьян до слонов. К. Бёш прокомментировал этот снимок так: “С биологической точки зрения истощение ресурсов – признак успеха. Мы великолепно размножились. Скоро нас станет 8 миллиардов, а шимпанзе осталось всего 180 тысяч. Чем не достижение?”	Спор об обезьяньих культурах приобретает особый смысл при учете угрозы уничтожения, перед которой оказались приматы. Автор публикует фотографию, сделанную им в заповеднике Лоанго (Габон): стол, заваленный черепами убитых животных от низших обезьян до слонов. К. Бёш прокомментировал этот снимок так: “С биологической точки зрения истощение ресурсов – признак успеха. Мы великолепно размножились. Скоро нас станет 8 миллиардов, а шимпанзе осталось всего 180 тысяч. Чем не достижение?” Спор об обезьяньих культурах приобретает особый смысл при учете угрозы уничтожения, перед которой оказались приматы. Автор публикует фотографию, сделанную им в заповеднике Лоанго (Габон): стол, заваленный черепами убитых животных от низших обезьян до слонов. К. Бёш прокомментировал этот снимок так: “С биологической точки зрения истощение ресурсов – признак успеха. Мы великолепно размножились. Скоро нас станет 8 миллиардов, а шимпанзе осталось всего 180 тысяч. Чем не достижение?”

13	Автор определяет жанр книги как этнографическое эссе, герои которого – и объекты изучения приматологов, и сами приматологи как объекты изучения историков науки. Н. Луман (Луман 2007: 115) назвал наблюдение за наблюдателями “наблюдением второго порядка”. В последние десятилетия “наблюдения первого порядка” все чаще ассоциируются с позитивизмом, который уже давно (и несправедливо) объявлен безнадежно дискредитированным, и все больше уступают место “наблюдениям второго порядка”.	Автор определяет жанр книги как этнографическое эссе, герои которого – и объекты изучения приматологов, и сами приматологи как объекты изучения историков науки. Н. Луман (<em>Луман</em> 2007: 115) назвал наблюдение за наблюдателями “наблюдением второго порядка”. В последние десятилетия “наблюдения первого порядка” все чаще ассоциируются с позитивизмом, который уже давно (и несправедливо) объявлен безнадежно дискредитированным, и все больше уступают место “наблюдениям второго порядка”. Автор определяет жанр книги как этнографическое эссе, герои которого – и объекты изучения приматологов, и сами приматологи как объекты изучения историков науки. Н. Луман (<em>Луман</em> 2007: 115) назвал наблюдение за наблюдателями “наблюдением второго порядка”. В последние десятилетия “наблюдения первого порядка” все чаще ассоциируются с позитивизмом, который уже давно (и несправедливо) объявлен безнадежно дискредитированным, и все больше уступают место “наблюдениям второго порядка”.

14	Итогом деконструктивистского проекта – наследника (законного или нет – другой вопрос) гуссерлевской феноменологии – в перспективе должна стать если и не замена естественных наук их историей и социологией, то, во всяком случае, кардинальная гуманитаризация естествознания. Антипозитивистская установка, заменяющая отношения между идеями отношениями между учеными, чревата риском превращения науки о науке в table talk. Чтобы избежать этого, последователь П. Бурдье и Б. Латура (а именно таковым, судя по сочувственным ссылкам, считает себя автор), должен был бы использовать метод включенного наблюдения, но для этого нужна профессиональная подготовка. “Наблюдатель второго порядка”, желающий быть ученым, а не журналистом, должен знать не меньше, а больше, чем знает объект его наблюдения – позитивист. В условиях усиливающейся специализации это требование практически невыполнимо.	Итогом деконструктивистского проекта – наследника (законного или нет – другой вопрос) гуссерлевской феноменологии – в перспективе должна стать если и не замена естественных наук их историей и социологией, то, во всяком случае, кардинальная гуманитаризация естествознания. Антипозитивистская установка, заменяющая отношения между идеями отношениями между учеными, чревата риском превращения науки о науке в table talk. Чтобы избежать этого, последователь П. Бурдье и Б. Латура (а именно таковым, судя по сочувственным ссылкам, считает себя автор), должен был бы использовать метод включенного наблюдения, но для этого нужна профессиональная подготовка. “Наблюдатель второго порядка”, желающий быть ученым, а не журналистом, должен знать не меньше, а больше, чем знает объект его наблюдения – позитивист. В условиях усиливающейся специализации это требование практически невыполнимо. Итогом деконструктивистского проекта – наследника (законного или нет – другой вопрос) гуссерлевской феноменологии – в перспективе должна стать если и не замена естественных наук их историей и социологией, то, во всяком случае, кардинальная гуманитаризация естествознания. Антипозитивистская установка, заменяющая отношения между идеями отношениями между учеными, чревата риском превращения науки о науке в table talk. Чтобы избежать этого, последователь П. Бурдье и Б. Латура (а именно таковым, судя по сочувственным ссылкам, считает себя автор), должен был бы использовать метод включенного наблюдения, но для этого нужна профессиональная подготовка. “Наблюдатель второго порядка”, желающий быть ученым, а не журналистом, должен знать не меньше, а больше, чем знает объект его наблюдения – позитивист. В условиях усиливающейся специализации это требование практически невыполнимо.

15	С учетом всего сказанного книгу следует отнести к разряду научно-популярных, несмотря на место издания (Принстонский университет) и обширный аппарат. К достоинствам автора как популяризатора относятся эрудированность и беспристрастность. Ланглиц критикует позитивистские взгляды приматологов-полевиков, но, к счастью, никакой вульгарно-социологической разоблачительности, столь свойственной деконструктивизму, мы у него не находим. Книга хорошо написана и может быть рекомендована широкому читателю.	С учетом всего сказанного книгу следует отнести к разряду научно-популярных, несмотря на место издания (Принстонский университет) и обширный аппарат. К достоинствам автора как популяризатора относятся эрудированность и беспристрастность. Ланглиц критикует позитивистские взгляды приматологов-полевиков, но, к счастью, никакой вульгарно-социологической разоблачительности, столь свойственной деконструктивизму, мы у него не находим. Книга хорошо написана и может быть рекомендована широкому читателю. С учетом всего сказанного книгу следует отнести к разряду научно-популярных, несмотря на место издания (Принстонский университет) и обширный аппарат. К достоинствам автора как популяризатора относятся эрудированность и беспристрастность. Ланглиц критикует позитивистские взгляды приматологов-полевиков, но, к счастью, никакой вульгарно-социологической разоблачительности, столь свойственной деконструктивизму, мы у него не находим. Книга хорошо написана и может быть рекомендована широкому читателю.

Библиография

Комментарии

Войти через